начали спрашивать и обнаружили, что никто о подобном предмете здесь даже не слышал. Подозреваю, Денни имел в виду что-то другое, но сам был уверен, что слово выбрал верное.

В результате мы взяли с кровати Освальда простыню, разулись, сняли кто чулки, кто носки и попытались определить, можно ли простынёй протралить дно рва, который у этого берега был очень мелким. Простыня сперва упорно плавала на поверхности и на глубину ушла только после того, как мы зашили в один из краёв камни, однако и тогда она за что-то на дне зацепилась и обратно вернулась рваная.

Нам стало очень досадно и жаль. Ведь она мало того что продырявилась, так ещё и выпачкалась. Правда, девчонки не сомневались, что смогут её отстирать в раковине у себя в комнате. Это нас успокоило.

Попытки возобновились, а стирка – в силу сложившихся далее обстоятельств – уже не потребовалась.

– Ни одно человеческое существо не знает, – провозгласил Ноэль, – и половины сокровищ, которые таит в себе эта мрачная расщелина.

Нам показалось правильным ещё немного потралить по эту сторону, а затем добраться до маслобойни. Её мы с того места, где стояли, видели плохо. Обзору мешал кустарник, выросший из трещин между камней там, где фундамент дома опускался в ров. А напротив окна маслобойни прямо в ров опускался амбар. Совсем как на картинках с видами Венеции. Иными словами, красиво, но для нашего дела неудобно: встать напротив окна маслобойни мы никак не могли.

Нам удалось связать порванную часть простыни бечёвками, после чего мы вновь погрузили её в воду. Освальд уже начал командовать: «Ну, мои храбрецы, теперь тяните изо всей мочи! Раз! Два! Три!», когда Дора пронзительно взвизгнула:

– Ой! Там, на дне, черви! Я чувствую, как они извиваются!

И её пулей вынесло из воды даже раньше, чем она успела прокричать это до конца.

Остальные девочки, выпустив простыню, так стремительно вылетели следом за ней, что мы не успели спохватиться, и один из нас ушёл под воду целиком, а другие в ней оказались по пояс.

Целиком погрузился всего-навсего Г. О., но Дора подняла из-за этого шум и заявила, что мы во всём виноваты. Придерживаясь прямо противоположного мнения, мы незамедлительно его и высказали.

Потом Дора и остальные девочки увели Г. О. сушиться и переодеваться, а мы, ожидая их возвращения, поели ещё крыжовника.

Покидала нас Дора в сильно растрёпанных чувствах, но по возвращении с другими девочками и сухим Г. О. была уже совершенно нормальной. По характеру-то она не сердитая, просто иногда чересчур торопится с обвинениями.

Поняв, что сестра успокоилась, мы спросили:

– Ну и что теперь будем делать?

Элис ответила:

– Думаю, тралить больше не стоит. Там ведь и правда тьма червей. Я не хуже, чем Дора, это почувствовала. К тому же бидон торчит из воды. Я его разглядела из окна маслобойни.

– Тогда, может, нам попытаться зацепить его удочкой? – предложил Ноэль.

Но Элис объяснила, что маслобойню уже заперли и ключ унесли.

– А давайте соорудим плот, – нашёл решение Освальд. – Всё равно он нам рано или поздно понадобится, а сейчас насущно необходим. Я видел в угловом стойле конюшни, которым никто не пользуется, старую дверь.

И мы притащили оттуда дверь.

Сооружать плот нам до сих пор не приходилось. Никому из нас. И ни разу. Но в книгах очень неплохо описано, что тут к чему, и мы решительно принялись за работу.

На заборе фермерского сада сушились перевёрнутые вверх дном небольшие кадушки. Похоже, они в тот момент никому не требовались, зато нам вполне подходили, и мы их на время позаимствовали. Денни принёс набор инструментов, который ему подарили на день рождения. Довольно паршивого качества, надо сказать, инструменты, однако буравчик работал вполне нормально, и нам удалось просверлить дырки в краях кадушек. Мы пропустили сквозь них верёвки и привязали кадушки по всем четырём углам старой двери.

Трудиться пришлось долго, но к обеду всё было сделано, и когда дядя Альберта за едой спросил, чем мы были заняты, то услышал, что это секрет, но в нём нет ничего плохого. Понимаете, нам непременно хотелось исправить ошибку Дикки, прежде чем она станет явной, а засечь наши усилия из дома никто бы не смог, потому что, к счастью для нас, в стене его, выходящей на сад, окна отсутствовали.

Послеполуденное солнце уже стояло довольно низко, струя золотые свои лучи по траве, когда плот наконец был спущен на воду. С последним нашим всеобщим толчком он так далеко уплыл, что дотянуться мы до него не могли, но Освальд залез в воду и пригнал его обратно. Он-то совсем червей не боится, хотя, узнай в тот момент кое о чём другом, что, кроме них, находилось на дне, наверняка бы поостерёгся снимать ботинки. И остальные тоже, особенно Дора, о чём вы вскоре узнаете.

И вот наше славное судно уже закачалось на волнах, вместе со своим экипажем, который мы представляли, правда не в полном составе. Полного не получилось. Приняв на борт более четырёх человек, судно наше давало слишком сильную осадку, так что вода доходила нам до коленей, заставляя опасаться, как бы наше плавательное средство не затонуло.

Дейзи и Денни, эти «белые мышки», взойти на плот отказались. Г. О. тоже не жаждал снова промокнуть. Ноэль согласился не раньше, чем вытребовал у Элис обещание подарить ему лучшую её кисточку. Впрочем, по нашему мнению, так было и лучше. Мы ведь понимали: наше дерзкое плавание чревато большими опасностями, хотя ожидавшего нас под окном маслобойни даже представить себе не могли.

Мы, четверо старших, очень осторожно взобрались на плот. Тут же выяснилось, что даже при весьма медленном продвижении вода перехлёстывает через его поверхность, выплёскиваясь нам на ноги, однако, должен отметить, плот был совсем неплохой.

Капитаном, естественно, выбрали Дикки, так как всё затевалось ради него. От дна мы отталкивались жердями, которые вытащили из хмелевника, за яблоневым садом, а девочкам было велено находиться строго посередине плота, держась друг за друга и поддерживая таким образом его равновесие. Мы и название дали своему доблестному кораблю, окрестив его «Ричардом» в честь Дикки, а также в память о потрясающем адмирале Ричарде Грэнвилле из стихов Теннисона «„Месть“: баллада о флоте», который умел разжёвывать и съедать стеклянные бокалы и погиб на своём корабле во время сражения при Флоресе.

Оставшиеся на берегу помахали нам на прощание носовыми платками, насколько вообще можно махать промокшей тряпкой (мы вытерли платками ноги, прежде чем натянуть носки перед обедом). А затем наше доблестное судно